«Нас всегда влечет в одну сторону»
- 23.10.2024
Александр и Дмитрий Касатовы — сотрудники Института ядерной физики им. Г.И.Будкера СО РАН. И по совместительству они братья-близнецы. Вместе закончили физико-математическую школу в Академгородке, потом вместе отучились на физическом факультете и вместе поступили в аспирантуру НГУ. Дмитрий и Александр выбрали одно направление — физику плазмы. А потом попали в две разные лаборатории. Теперь Александр занимается диагностикой плазмы, а Дмитрий работает над установкой для бор-нейтронозахватной терапии. Еще братья преподают физику и передают свое природное любопытство будущим ученым. Мы поговорили с Дмитрием и Александром параллельно, но многие темы пересекались, дополняли, а иногда почти дословно повторяли друг друга, так что два разговора сложились в один цельный диалог. О том, как начался для братьев путь в науку, как важна поддержка семьи и почему именно любопытство — двигатель всего, читайте в интервью.
— Как начался ваш путь в науку?
Дима: Здесь сыграл фактор случайности. Я и мой брат с детства оба были невероятно любопытны, дети в принципе все любопытны. Это любопытство со мной до сих пор. Я думаю, самый лучший метод удовлетворения собственного любопытства — как раз занятие научной деятельностью. В школе я не очень хорошо и ответственно учился, но вот победил в олимпиаде по химии и поступил в ФМШ, а брательник был вольнослушателем и тоже поступил.
Саша: Мы оба успешно окончили летнюю школу, набрали необходимое количество баллов, причем я даже больше братишки набрал, так мы поступили в ФМШ. В Новосибирске мы живем с семи лет, а родились в Саратовской области, но пока братишку не позвали в ФМШ, мы про нее даже не знали.
Дмитрий и Александр на фоне установки BETA (комплекс для испытания материалов). Фото Е. Койнова.
Дима: Брат в ФМШуге учился лучше меня, я всегда был немного на расслабоне. Но именно тогда пришло осознание, что я хочу связать жизнь с научной деятельностью. А физику выбрал, наверное, потому, что физика основа всего, основа естествознания. Самые базовые вещи рассматриваются в физике. Дальше науки идут по градации от базиса, от элементарной материи. Мне хотелось познать красоту этого мира. Может, это не очень зрелая позиция, но где-то в глубине у меня такой же любопытный ребенок.
— Что было после ФМШ?
Саша: Фмшугу мы успешно окончили и поступили на физфак НГУ, а дальше классическая для многих в ИЯФе дорожка — ты поступаешь на физфак, делаешь курсовые работы в ИЯФе и постепенно тебя затягивает. ИЯФ такое место, из которого не хочется уходить. Мы учились с Димой в бакалавриате, поступили в магистратуру, аспирантуру и вот до сих пор и я, и брат здесь.
Дима: Преподаватель на первом курсе пригласил нас в Институт ядерной физики, и мы с брательником попали к Попову Сергею Сергеевичу, он нас пригласил вдвоем в лабораторию плазмы с установкой ГОЛ-3 (Гофрированная Открытая Ловушка), где сейчас брательник работает, и там был Александр Владимирович Бурдаков. Он разогнал нас по разным лабораториям, аргументируя тем, что у близнецов очень часто совпадают интересы, и им нельзя находиться в одной лаборатории, часто создается конкуренция, которая может даже привести к конфликту в семье. Легче было нас разогнать. Брательник остался там, а меня перевели в нашу зарождающуюся лабораторию БНЗТ (бор-нейтронозахватная терапия), я сейчас один из старожилов, получается. Мы окончили как раз кафедру физики плазмы, а здесь на БЗНТ все тоже с физики плазмы.
С установкой БНЗТ. Фото Е. Койнова.
— Ты не расстроился, может, ты хотел остаться в той лаборатории?
Дима: Вообще не расстроился. Тогда мне ВСЕ нравилось. Тогда я был более активным, более открытым. И присутствовал юношеский максимализм.
— Над чем ты стал работать в ИЯФе?
Саша: Я на плазме занимался лазерным рассеянием, а братишка пошел на БНЗТ, там как раз нужны были люди. Команда только формировалась Сергеем Юрьевичем Таскаевым. Я остался на плазме, на ГОЛе, где занимался долгое время томсоновским рассеянием. Это метод диагностики плазмы с помощью лазера. Потом я стал применять оптические методы диагностики практически ко всему, к чему его можно было применить в нашей лаборатории. Теперь я научный сотрудник лаборатории номер 10 ИЯФ СО РАН. Мы занимаемся изучением взаимодействия плазмы с поверхностью — это очень важная часть для создания будущих термоядерных реакторов.
Александр с установкой BETA. Фото Е. Койнова.
Саша: Наши исследования касаются ИТЭРа, но и для ГДМЛ (газодинамическая многопробочная ловушка, проект ИЯФ СО РАН) делаем некоторые оценки. Параметры плазмы и работа на будущих машинах, в первую очередь, на ГДМЛ, будут зависеть от того, как поведет себя поверхность, обращенная в плазму. Плазму держать можно, но из нее всегда что-то летит на стенку, со стенки летит обратно, из-за чего возникают проблемы. Когда плазма теряет стабильность, ее потоки начинают стремиться к поверхности. Если поверхность из-за этого разрушится, произойдут необратимые изменения с машиной. Она может полностью сломаться — это то, чего боятся в ИТЭР, и то, чего нужно будет бояться в открытых ловушках, когда они станут похожими на ИТЭР по параметрам. Я занимаюсь всевозможными видами оптических диагностик, это измерения с помощью лазеров, свечения или спектров. Изучаю оптическими методами практически любые процессы, которые связаны с плазмой.
— Чем тебе нравится работа на БНЗТ? В чем она заключается?
Дима: У нас на БНЗТ разнообразие. На работе случалось разное, но никогда не было скучно, потому что хочешь — тут гайки крутишь, хочешь — за компьютером данные обрабатываешь. Есть эксперименты, в том числе с животными. Учитывая, что БНЗТ это кроссплатформенная работа, у нас есть и физики, которые собирают ускоритель, и биологии, и химики, которые разрабатывают новые вещества. И посмотрите на нашу доску, задачи у нас очень разные: проводить облучения, исследовать материалы. Нейтроны могут много где понадобиться, ведь не только животных облучают на этой установке. И мы ведем работы по созданию новой машины. Это уже больше инженерия, чем наука. Вот что-что, но скучно у нас никогда не бывает. Работа всегда найдется.
Дмитрий на БНЗТ. Фото Е. Койнова.
— Мне вот интересно, почему на доске в одном списке эндопротезы, мышки и рис «сливочный сыр»?
Дима: Есть такая идея — стерилизовать поверхность эндопротезов с помощью нейтронов. Нужно покрыть поверхность бором. Если ее облучить, она станет стерильной, потому что на поверхности доза 1000 грей. Стерилизуете вы именно поверхности, потому что у бора дальность взрыва совсем маленькая, для эндопротезов это как раз и нужно. А что касается риса «сливочный сыр» — к нам обратились экологи, они разрабатывают для Казахстана новые засухоустойчивые сорта риса. Если взять обычный рис сорта «сливочный сыр» и провести радиационное стимулирование — онтогенез, можно получить модернизированные сорта.
На рабочем месте. Фото Е. Койнова.
— Почему любопытство, которое свойственно детям, не пропало у тебя во взрослой жизни, не смылось повседневностью и рутиной?
Саша: Я думаю, что здесь правильный ответ — семья. Родители постоянно отвечали нам на наше «почему», не игнорировали вопросы. Иногда же можно ответить ребенку — потому что! Иди не мешай. А мне так не говорили.
— С выбором будущей профессии помогали родители или брат?
Дима: Я бы сказал, мама помогла. Она и привила, что надо учиться, что надо что-то из себя представлять. Мы живем в таком мире, где нужно все время доказывать свою состоятельность и полезность. Для этого ты должен что-то знать и уметь. Это достаточно бесчеловечный и циничный подход, но он правдивый. Учитывая, что мы с братом не отличались каким-то крепким здоровьем, я понимал, что грузчик из меня никакой — остается только учиться.
Саша: Нас всегда влечет в одну сторону. У нас с братом, как и вообще в семье замечательные отношения, все друг друга любят и доверяют. У нас была сестра, она, к сожалению, два года назад умерла. Сестренка была на шесть с половиной лет старше и мой успех отчасти обусловлен сестрой. Она не работала в науке, но в детстве, когда мне было лет восемь, она уже была в восьмом классе, и мы читали ее учебники. Я до сих пор помню ее учебник химии за восьмой класс, мы постоянно его таскали. Он такой светленький с большой цифрой восемь серого цвета. Чудесный учебник. Это была химия, не физика, но наука имеет общие принципы, а царица наук все же физика.
За работой. Фото Е. Койнова.
Саша: Хотя у меня ни мама, ни папа не имеют высшего образования (они строители), ценность образования они нам привили. И я очень благодарен ФМШ, хоть я и учился там всего год. С 2010-го по 2017 год я сам преподавал в ФМШ, потом уехал преподавать в Китай на совместный проект с физмат школой, потом вернулся и перешел работать в НГУ. А сейчас меня позвали обратно преподавать в ФМШ олимпиадные задачи по физике, я уже год отвел и буду вести, кажется, до поседения. Я шучу, что многие люди любят Гарри Поттера, и фот фмшуга — это по сути Хогвартс, о котором все мечтают. Но школа настоящая, и путь в науку дает настоящий. Я очень благодарен сестре, родителям за все достижения, а ФМШ была своего рода трамплином, и я благодарен всем, кто помог мне туда попасть.
Дима: Большинство преподавателей ФМШ сами работники институтов. Многие из них, я бы сказал честно, не владели педагогикой, но вот их увлеченность и доброжелательность, может, меньшая запуганность повлияли. Я же сам преподаю в НГУ, и я от этой работы никоим образом не завишу. Если меня уволят — и ладно. Я могу там находиться, будучи честным с собой и своей совестью. Бывают перегибы на местах, деканат вообще может быть очень строгим к студентам, менять правила на ходу. Как я на это реагирую? Я своим студентам обещал, что будет так. Если что-то изменилось, то давайте тогда подеремся, в крайнем случае я уйду, и вы ничего мне не сделаете. В школе учителя очень часто под бóльшим административным давлением. Может давление и не осознается учениками явно, но все же оно чувствуется. Я прихожу просто попреподавать, поговорить с молодежью о науке. Мне это нравится, и им это нравится! Я отношусь к студентам очень доброжелательно, потому что преподавание - это мой выбор, и это видно даже по успеваемости студентов. Применять против студента агрессию просто неэффективно. Если на человека летит агрессия, то его обычная реакция — проявить агрессию в ответ. А это непродуктивно. Бывает, люди не ходят на мои лекции, а я говорю, я с вами ругаться здесь не буду, мне за это не платят. Одно из преимуществ ФМШ — там работают именно такие люди, которые не зависят ни от чего. Они работают, потому что им так хочется.
Фото Е. Койнова.
— Ты преподаешь в ФМШ, какую цель ты преследуешь?
Саша: Преподавать я начал практически сразу после окончания бакалавриата, в 2010 году, вел олимпиадные задачи по физике в ФМШ. Я думаю, фмшугу надо поддерживать всеми возможными способами. Просыпаясь утром и идя в ИЯФ, нужно думать «А что я могу сделать сегодня хорошего для ФМШ, для будущих физиков и для развития науки?». Фмшуга для меня сделала многое, и ей надо что-то вернуть. Я могу часами хвалить ФМШ, где-то надо остановиться.
— Что самое хорошее ты взял из учебы в ФМШ?
Саша: Трамплин, база, расширение горизонтов… фмшуга дала новый жизненный опыт. В школе ты можешь быть умным, тебя все хвалят, а потом ты приходишь в фмшугу, а там каждый такой умный! Ты начинаешь думать, что нет пределу совершенству. Этот опыт сверхценен, потому что меняется твое мировоззрение. Ты понимаешь, что ты не уникален, а значит нужно двигаться вперед. Это подталкивает, хотя кого-то способно и поломать, конечно, все зависит от психики.
— И брата тоже подтолкнуло?
Саша: Да, определенно. Мне мама рассказывала, что после переезда в Новосибирск мы в первых классах учились крайне плохо. Мы приехали из Саратовской области в девяностых годах, потому что работы не было, рядом стоял завод по уничтожению химоружия, а мне нужна была операция на сердце, и если бы меня не прооперировали, я бы помер. Меня спасли святые люди из Мешалкина. Здесь у мамы жила сестра, и мы к ней приехали и осели. Здесь все оказалось в одном месте — и фмшуга, и НГУ, и ИЯФ.
Фото Е. Койнова.
— Как в школе еще до ФМШ обстояли дела с науками, с успеваемостью?
Дима: Наша старшая сестра тоже очень много училась и очень нам помогала. Мы читали ее книжки, которые она приносила из библиотеки. Наша сестра очень сильно нас сформировала. В школе я учился кое-как. Не было интернета, у меня еще не было дневника, за что меня постоянно ругали. А я просто запоминал домашнее задание. В школе я не прилагал никаких усилий, чтобы учиться, зато много читал. В девяностые годы чтение было развлечением для бедных. Не сказать, что я доволен девяностыми. Но у нас полная многодетная семья: одна мама, один батя, они до сих пор живут вместе. У нас смешанная семья, мама стопроцентная татарка, как и бабушка, они мусульмане. А батя русский, православный. Никаких крестовых походов в семье не было, и это научило меня правильному культуризму. Моя любознательность тоже немного около религиозная. Вот говорят, что Господь дал нам этот классный мир, значит давайте посмотрим, что он для нас придумал. Такие загадки интересны. Причем это не христианское видение, что мир — это место, куда нас выгнали из Рая для страданий. Может, это что-то мусульманское, что Господь дал нам этот мир, чтобы нам тут было хорошо, все нам было по кайфу. А чтобы было по кайфу, надо понять, как здесь все устроено, и жить в свое удовольствие. Я бы не сказал, что у меня все в жизни замечательно, но больших сложных противоречий внутри у себя я не замечаю. Я доволен, как все сложилось.
Фото Е. Койнова.
Дима: Один из признаков того, доволен ли ты своей жизнью, это принятие того факта, что твой ребенок пошел по твоим стопам. И я был бы рад, если бы мой сын, ему сейчас пять лет, тоже стал ученым. Я точно буду доволен. Во-первых, здесь никогда не скучно. А во-вторых, ты в свободе с собой, со своей совестью. Это мое личное мнение. В науке нет идеологем, и ты относишься к миру немножечко со стороны, как наблюдатель. Наверное, такое отношение переносится и на жизнь. В науке тоже многое менялось. Многие моменты уточнялись, пересматривались. Что-то раньше считалось правильным, а потом вдруг оказывалось, что можно лучше. Образование облагораживает человека.
— В какой момент ты сформулировал для себя, что хочешь заниматься именно наукой?
Саша: Если такой момент и был, я его не заметил. Даже моя любимая жена постоянно говорит, что я очень любопытен до всего, все мне интересно. Кстати, я со своей женой познакомился в ИЯФе, у меня все лучшие вещи связаны с ИЯФ, что не удивительно, потому что ИЯФ — удивительное место. А мое любопытство, наверное, природное и взращенное сестрой. Мне кажется, любопытство — единственное качество ученого, которое ему нужно, потому что все остальное придет.
— Брат тебе и в этом вторит?
Саша: Я думаю, да. Уверен, что он на интервью говорит то же самое. Потом сравним, но я уверен, что там слово в слово, буква в букву.
Дима: Мама очень любит повторять, как она на собраниях всегда говорила, да мне лишь бы троечки. На что учительница говорила: какие троечки? Это единственные дети, которые никогда не просят помощи — они в старших классах будут хорошо учиться. И как в воду глядела. Мы с братишкой никогда не просили помощи, потому что природное любопытство толкало нас делать все самостоятельно.
— Были какие-то забавные моменты в жизни, связанные с тем, что вы близнецы?
Дима: Нас все вечно путали. Например, библиотекари и преподаватели называли нас просто Дима-Саша, даже не пытались различить. Постоянное перепутывание и на работе происходило. Но забавно даже не то, что люди путают нас, когда знают, что мы близнецы. Даже не близнецов часто путают. Самое забавное происходит, когда человек не знает, что нас двое. Как-то мы бегали вокруг школы. И там кто-то пробегал мимо, я забежал за угол, и сразу же выбегает навстречу Саня. Хотелось чемпионом мира по бегу заделаться, но был нюанс.
Фото Е. Койнова.
Саша: Кто-то путал, кто-то учился различать. Сестра, мама различают даже по голосу. У нас есть различие — я левша, а братишка правша, это было написано в классном журнале, чтобы ничего друг за друга не сдавали. А еще я старше брата на пять минут. Школу, если честно, я помню плохо, потому что после десятого класса болел серозным менингитом, а после него либо помирают, либо становятся дураками. Но мне повезло, я на следующий год еще и в ФМШ поступил.
В НГУ некоторые преподаватели воспринимали задачу нас различить как вызов. В университете мы учились вместе в одной группе шесть лет, потом в аспирантуре. Преподавателям нужно было нас различать. У многих это выходило, а когда их спрашивали — как вы нас различаете, они не отвечали. В ИЯФе Алексей Резниченко, это наш ученый секретарь, научился нас хорошо различать, но не говорит, как.
Первым, кого я увидел в ИЯФе, был человек, у которого есть брат-близнец. Это мой научный руководитель Сергей Сергеевич Попов. Он вел у нас в НГУ курс механики, а мы над ним издевались. Как-то он нас перепутал, брата Диму назвал моим именем Саша, а у Сергея Сергеевича тоже брат-близнец Александр. Тогда брат говорит — я же вас Александром не называю. Так что мало того, что у меня есть брат-близнец, у моего научрука тоже есть брат-близнец.
— А сдавали друг за друга экзамены?
Дима: Нет, такого не было. Во-первых, в школе этого не требовалось. А в университете мы учились в одной группе, экзамены были в одно и то же время. Ты не сможешь сходить вместо брата. А еще я правша, а брат левша. Если перед человеком поставить нас двоих и сказать, найди какое-нибудь значимое различие, люди достаточно быстро его находят. В начале мы можем казаться одинаковыми. А когда месяц, два, три общаешься — уже понимают, кто где. Различают по одежде, по разговору, по походке. Друзья шутят, что в футболе мы должны играть за одну команду. Когда мы играем в футбол, то бегаем и молчим, еще и без футболок. Здесь различие по одежде, голосу и походке не работает.
— Как получилось, что один правша, а другой левша?
Дима: У близнецов часто встречается отзеркаливание. Зеркальные близнецы это даже описанный феномен. Еще бывает криптофазия (непонятная для окружающих система общения между близнецами младенческого возраста, в том числе речь, мимика, жесты — прим. ред). Мама нам рассказывала, что мы очень поздно научились разговаривать. Точнее, мы поздно начали разговаривать с другими людьми. Между собой мы общались на какой-то тарабарщине и друг друга замечательно понимали. Люди рассказывают, что в детстве им может быть одиноко, скучно, а мне никогда не было одиноко или скучно, я всегда с брательником. У нас если и бывает конкуренция, то ее можно назвать положительной.
— У тебя возникала мысль, прозрение, момент, что твой родной брат – это твоя копия? Тебе казалось это удивительным?
Саша: Удивительного здесь, наверное, ничего нет, все же объясняется научно. Если честно, я очень рад, что мне так повезло. Людям редко так везет в жизни, как мне. Близнец — это всегда компания, это человек, который тебя понимает.
— То есть связь сильная, сильнее, чем между обычными братьями и сестрами?
Саша: Дело больше в том, какая у нас семья. Да, мы связаны с Димой, но у нас и с сестрой были хорошие отношения, за что я очень благодарен родителям. Мы хоть и жили бедно, у нас в семье всегда были очень теплые и доверительные отношения, поэтому я люблю и брата, и сестру, и всех-всех-всех. Семья — это одна из важнейших частей жизни, у меня и жена очень хорошая, и коты.
— У вас возникали проблемы с социализацией в детском саду, в школе?
Дима: В школе точно проблем не было, а в детском саду мы больше всего общались именно с брательником. Я люблю шутить, что людям свойственно не любить людей, непохожих на них, и любить тех, кто похож. Когда я говорю про похожих, то имею в виду себя и брата.
— Что нравится в работе с братом? Хотя вы в разных лабораториях, но все же в одном институте.
Дима: Специфических плюсов общей работы именно с братом нет. Мы можем помочь друг другу всем, чем можем, например, брательник в оптике, и я его приглашал помочь. И мы их лаборатории помогаем. Но такие отношения можно наладить и с коллегами. У меня есть коллеги, с которыми сложились хорошие доверительные отношения.
Фото Е. Койнова.
— А как часто приходите друг к другу на работу?
Дима: Да постоянно. Иногда нужно что-то передать, например, документы. На работе брат как очень надежный коллега, которого можно о чем-то попросить, и ты знаешь, что это точно будет сделано.
Саша: К брату в гости на БНЗТ я хожу регулярно. У них есть комнатка на третьем этаже, где они едят, у меня там своя кружка. Когда устал, думаешь, пойти что ли на БНЗТ, чаю попить. Я очень внимательно слежу за работой БНЗТ, потому что они делают важное дело — лечат котиков, а это одна из важнейших задач современной науки — лечить котиков. БНЗТ важная вещь, я там иногда даже помогаю. Я сейчас в НГУ преподаю компьютерное моделирование на Python, поэтому если надо что-то смоделировать и написать небольшой код, я могу помочь, потому что Python — это еще одна моя любимая вещь. Братишка программирует гораздо хуже меня и часто просит меня помочь, а я как-то влюбился в Python, это помогает и в науке. Если братишке надо что-то измерить, я со своим опытом в оптических измерениях часто ему помогаю.
— Как родители отнеслись к тому, что вы, во-первых, выбрали именно такую область, а во-вторых, вдвоем туда пошли?
Дима: Они были довольны. Мама говорит, что была очень рада. А с другой стороны, чего жалеть? Быть ученым, в моем понимании, очень хорошо. Тут подходит цитата, что о работе надо рассказывать так, чтобы люди думали, будто ты выпендриваешься. У меня это как-то само получается. Люди спрашивают, чем я занимаюсь, и автоматически выходит, что я выпендриваюсь.
— У вас есть какие-то общие хобби вне работы, чем вы оба занимаетесь? Какое-то совместное времяпрепровождение?
Дима: Мы живем рядом, особо не разлучаемся и каждый день видимся. Общего хобби поэтому, наверное, нет. Мы близко общаемся и близко живем. Брательник любит кататься на велосипеде, а у меня ребенок, он объективно много времени занимает. У меня нет хобби, которому я посвящаю все свое время. Разве что кустики. Но растения живут сами по себе, я им просто помогаю. Прихожу, смотрю на куст: да, надо полить. Иногда прошу полить Серегу или Тимоху. Мне нравятся кустики, они красивые и живые. Наивысшая красота — это красота жизни, наиболее сложной системы. В свободное время мы с ребенком ходим гулять, он очень любит микропоходы по ботсаду. Сын тоже очень любопытный.
— Помогает ли хобби с цветами в работе? Или, может, оно помогает расслабиться?
Дима: Да-да! Во-первых это просто-напросто красиво и помогает переключиться с работы на какие-то другие мысли. Но перво-наперво, это все же красиво. Людям ведь говорят, что для глаз приятен зеленый цвет.
Выращивание Котовника кошачьего. Фото Е. Койнова.
— Про котиков. Что любишь в котиках?
Саша: У меня есть две кошки, они сестренки и очень похожи. Многие их не различают, но одна чуть светлее, а другая чуть темнее, поэтому у них в ветпаспортах написано Светленькая и Темненькая. Светленькую зовут Светлячок, а Темненькую Брунхильда или Брума. Эти кошки невероятно умны. Их появление – очень забавная история. У хозяйки жила кошка на первом этаже, она спрыгнула на траву и пошла гулять. Пока хозяйка нашла ее, кошка уже погуляла и родила потом четверо котят. Хозяйка хотела их топить, а я сказал, что возьму двух и других двух раздам. Мне достались две девочки. С хозяйкой была единственная договоренность, что я заберу их месяца в четыре, чтобы они как можно дольше пожили с мамой. Чем дольше котенок живет с мамой, тем крепче у него психика. Поэтому не надо брать котиков или собачек в два месяца. У моих все нормально — они очень любопытные и контактные, очень добрые кошки, постоянно преследуют нас по квартире. Они не кусаются, не царапаются, ничего не портят. Когда я слышу, что кошки как-то не так себя ведут, то думаю, что эти люди сделали, что кошки стали себя так вести? Кошка — это идеальное домашнее животное. Одна кошка у нас больше любит жену, другая — меня.
Еще у нас два аквариума с рыбами и креветками. Жена хотела аквариум, а креветки перешли ко мне от сестры — она долго за ними ухаживала, а после ее смерти их взял я. Моя близость с сестрой — это ее креветки. Они очень милые, за ними приятно наблюдать. Когда я сажусь рядом с аквариумом и смотрю на рыб или креветок, то «моя» кошка приходит, залезает мне на колени и «говорит»: «Куда ты смотришь? Вот она я».
Фото из личного архива, А. Касатов.
— Мы говорили с тобой об атмосфере в семье у людей и кошек. Ответы на каждое «почему», долгое нахождение с мамой рядом, это и позволяет человеку/кошке сохранить любопытство, изведывать мир в теплой и ламповой атмосфере?
Саша: Эта аналогия очень хорошо соответствует действительности. Любопытство — это врожденное свойство любого существа. И главное, когда молодой организм, ребенок или котенок проявляет любопытство, чтобы его не щелкали за это по носу, чтобы не было страха. Котят просят забирать попозже, потому что они при маме чувствуют себя в безопасности. А если забрать их от мамы рано, то они испытывают стресс и страх от всего. Это очень негативно влияет на развитие нервной системы и психики. Можно провести аналогию и с человеком. Ребенок по определению любопытен, и когда он начинает задавать вопросы, не надо его щелкать по носу. Лучше уделить время, чтобы это любопытство удовлетворить и развить.
Светлячок и Брунхильда. Фото из личного архива, А. Касатов.
— Какая у тебя цель в науке? Удовлетворение собственного любопытства? Сделать мир лучше?
Саша: Важен сам процесс. Просыпаясь утром, просто идешь в ИЯФ. День в ИЯФе — это уже хорошо. Иногда даже так: какой ужасный мир, дайте мне скрыться от него в ИЯФе. В мире очень много неприятных вещей, и как черепаха носит панцирь, я также ношу ИЯФ.
Дима: Мне повезло, что у меня такой замечательный научрук, Сергей Юрьевич Таскаев, и друг, и наставник, и прочее-прочее. Ближайшая цель уже видится — это довести нашу технологию до ума. Был пройден путь от идеи, которой он загорелся двадцать лет назад, до лечения людей в Китае уже сейчас, а через какое-то время будут лечить и у нас. Следующий шаг — сделать лечение общедоступным. Надо работать, сделать определенные шаги, т.е. алмаз мы уже откопали, даже помыли, частично придали форму, осталось догранить.
— А если говорить как-то более, не знаю, высокопарно? Есть ли какая-то абстрактная цель науки?
Саша: Я люблю историю и такой тезис: все достижения человечества за последние несколько тысяч лет так или иначе связаны с научно-техническим прогрессом. Чем лучше у людей с пониманием происходящего, чем больше научных знаний, тем лучше живется людям. Основная наша задача в лаборатории — построить термоядерный реактор и дать людям энергию. А как нас учит экономика: если вы хотите хорошо жить, вы должны где-то взять много электричества. Очевидно, что человечеству нужно решать проблему с производством энергии. Чудесная компания “Росатом” строит повсюду атомные электростанции, и это отлично, но когда уран кончится, мы должны будем к этому моменту иметь ответ, как делать энергию не делением, а синтезом. Хотелось бы приложить к этому руку, это то, что будет толкать человечество вперед, чтобы наши потомки занялись, например, колонизацией Луны. Как у Кандинского, концепция о духовном в искусстве — движение вперед и вверх. Наука для меня — это движение вперед. Мы можем сделать жизнь людей лучше и дать им возможность заселять другие планеты. Надо расселяться и увеличивать количество научных знаний.
Фото из личного архива А. Касатов.
Дима: Наука по многим параметрам ничем не отличается от религии. В науке есть аксиомы, все мы принимаем их на веру. Просто наука является практически полезной. Я не знаю, как устроен телефон, но он работает, это мне полезно. Политики часто любят говорить, что это они принесли миру процветание. Это неправда. Процветание миру принес научно-технический прогресс, который сначала накормил мир с помощью техники, новых семян, удобрений, потом вылечил мир с помощью хлорирования воды, антибиотиков и прививок. Потом он, следуя древней римской пословице, дал хлеба и зрелищ, развлек мир. Кажется, что осталось немножко отполировать, и наука обществу будет не нужна. Люди уже сидят сытые, здоровые, перед монитором. И наука человека спрашивает, что тебе еще надо? Может в космос полетим, реактор построим, с инопланетянами войну замутим? Ну хоть что-то? А человек науке отвечает: ой, отойди в сторонку, не мешай, не закрывай монитор.
Это глобальная проблема. Надо доносить до общества, что наука еще много чего может. Была проблема голода, скажем, сто лет назад. Люди реально умирали, это была большая проблема. И как она решается? Комплексно. Это механизация, тракторы теперь пашут в десять раз больше. Это удобрения — урожайность выросла в десятки раз. И это новые сорта. Эту проблему дали науке на откуп. И наука глобально ее решила. Общество должно делать запрос, говорить науке, что его беспокоит. Сейчас есть проблема онкологии, и мы ее на БНЗТ как-то решаем. И нужно увеличивать эти запросы. Не просто «я хочу себе iPhone с еще одной камерой» — это какие-то очень мелочные запросы. А вот давайте в космос полетим и начнем колонизацию, например, Луны?
Дмитрий и Александр Касатовы. Фото Е. Койнова.
Подготовили Татьяна Морозова и Елизавета Койнова.